Грустный фанфик    но мне понравился...
(не мой)

Автор: Fujin
Рейтинг: PG

Небольшая комнатка была полна дымом, шумом и запахом алкоголя. Сидящие гомонили, смеялись, перебрасывались шутками пьяными и не очень, смеялись снова. Как-то сонно, вяло, неуклюже. Праздник по случаю повышения новых дзенинов подходил к завершению. На улице брезжил лёгкий туманный рассвет.

Лишь один сидел в стороне и иногда глухо кашлял от едкого дыма в помещении.

Остальные смеялись. Кто-то засыпал.

Шатающийся и совершенно искренне счастливый Генма ходил по комнате, цепляясь к новичкам. Подходил, закидывал руку на плечо, заглядывал прямо в глаза, чуть не выкалывая их всегдашней зубочисткой, и спрашивал – смешливо и задорно.

- Вот чего ты хочешь больше всего на свете? Тебе я…

Потом он не помнил, кому и что успел наобещать за прошедшую ночь. Запомнил только тихого, вечно кашляющего человека в углу.

Хаятэ был не слишком общительным ребёнком, к тому же он постоянно болел сотней болезней, и родители не так часто пускали его на улицу – оттого Генма не знал его до этого дня, хотя и рос с ним в одной деревне. Хаятэ был старательным и не проблемным учеником – оттого Генма не замечал его на занятиях. Хаятэ никогда не был душой компании – оттого Генма, наверное, не заметил бы его и теперь.

Особенно под утро, с головой хмельной от алкоголя и вдруг нахлынувшего счастья.

Но вот только единственное своё обещание за эту ночь он запомнил. Потому что когда он, задорно и сонно смеясь, дошёл до него, схватил за плечо ладонью и заорал на всю комнату, под гомон и смех, что вот, знаю, что тебе надо! Я тебя на море отвезу! Прогреешь свои вечно больные лёгкие и кашлять больше не будешь! - Хаятэ посмотрел на него печально, строго и серьёзно.

У него были почти черные, полные затаённым ожиданием глаза.

- Я моря боюсь.

***

- Да где же вы все?

Генма продирается через колючие кусты и сдержанно ругается сквозь зубы. Всё-таки дети рядом. Измученные экзаменом в лесу генины мечтали только об одном – отдохнуть, и, хотя оставлять их было запрещено правилами – слишком уж ярко светило закатное солнце и был слышен неподалёку ручеек.

Закатав штаны до колен и неся обувь в руке, Хаятэ шёл по узкому устью ручья в гору, приближаясь к лагерю. В закатном свете он казался еще более усталым и безнадёжно больным. Он шёл медленно, сосредоточенно хмурясь, словно был занят неимоверно сложным делом.

Улыбался.

- Эй, кто-то говорил, что боится воды! - Крикнул Генма ему в спину.

И сам замер, подивившись неуместности подначки. Хаятэ его видел – он был готов поклясться – до этого момента. Но он даже не вздрогнул, только болезненно закашлялся, оборачиваясь.

Струи речной воды тихо урчали, касаясь его ног, и текли вниз, в свете заката похожие на чахоточную туберкулёзную кровь.

- Я говорил не воды, а моря, - Он слабо улыбнулся, - Странно, что ты это помнишь.

Генма в ответ неловко засмеялся, перекатил зубочистку в другой уголок рта. Ну да, он действительно перебрал тогда. Немного.

- Я отстал, нам ведь надо поторопиться, а то ученики без присмотра, - Хаятэ, не дожидаясь согласия, снова пошёл к лагерю, по щиколотку увязая в воде и золотистых брызгах, - А ты почему не с ними?

Генма шёл рядом по мшистой твёрдой земле, и почему-то ему вдруг впервые становилось неуютно за несоблюдение правил. Этот больной новичок его еще и учить будет!

Хотелось разозлиться и доходчиво объяснить ему, как, в действительности, живут дзенины, и что они уж сами как-то без его правил обходились, вот и сейчас как-нибудь…Не получалось. Ни разозлиться, ни накричать.

- Ничего им не будет. Я как раз прогуляться шёл.

Хаятэ удивлённо косится на него, но ничего не говорит на это. Тяжелые конохские сандалии чуть задевают воду, тоже взметая сноп ярких брызг. Какая-то речная рыба выпрыгивает из воды у самых его ног, и с плеском плывёт дальше. Вниз.

- Тогда я к ним пойду, а то мало ли что.

- Да ладно тебе, - Генма опускается на влажный камень у самого русла. Тёмная человеческая фигура перед ним очерчена золотой линией заката. За спиной его медленно гаснет солнце, - Постой со мной, а то скучно.

Хаятэ не спорит, стоит рядом сгорбленной фигурой.

Алый закатный свет тянется, обрисовывая его силуэт и тонкие пальцы, прямо по текучей воде.

- А про море это ты зря, - Тоном завзятого циника произносит Генма. Косяк мелких рыбок касается ног и плывёт дальше, увлекаемый горным потоком, - Оно красивое, очень. И солёное. И бесконечное – до самого горизонта. И плещется: вперёд – назад…Надо тебе обязательно посмотреть. К тому же на море все выздоравливают, климат такой.

Хаятэ смотрит на воду, на поднимая взгляд. И вдруг явственно ощущает, что его ногам холодно в этой речной текучей воде. И видит вместо мелкого ручья со скользким каменистым дном: море, огромное, бескрайнее.

- А сам-то ты его где видел?

Генма фыркает и отворачивается.

Наутро двоих из оставленных учеников найдут задушенным. А стыдно ему отчего-то не будет совершенно.

- Не видел, читал.

***

Всего два человека стоят в разных концах огромной пустующей арены.

Один – скучающе облокотившись о трибуну, другой – осторожно, изучая, шаг за шагом движется вдоль ограждений и стен. Им надо было осмотреть площадку перед третьим экзаменом, и Генма, обежав арену беглым взглядом, уже давно собирался уходить.

А Хаятэ уже битый час осматривал каждую трещинку, как на будущем поле боя.

- Да хватит тебе, это же просто детский экзамен.

Тот коротко оглядывается на него, поджимает губы. Снова принимается осматривать трибуны и заграждения. Огромная арена лежит между ними.

- В прошлый раз это тоже был детский экзамен.

Генма хочет что-то ответить, но осекается. В прошлый раз это была целиком его вина, но почему-то только у Хаятэ получает заставить его чувствовать себя виноватым. Сейчас, когда он не допустить его ошибки снова. Это отвратительно – когда кто-то пытается делать твоё дело за тебя.

Но Генма все равно стоит у края арены, не помогает. Из чистого упрямства. Потому что когда тебе пытаются перевоспитывать – это еще отвратнее.

- Ну как хочешь.

Хаятэ еще какое-то время обходит площадку, а потом вдруг сгибается пополам в углу от резкого приступа кашля.

Пустота вокруг.

Генма бежит к нему через всю площадку, опускается рядом. Скорчившись на коленях, Хаятэ надрывно, больно кашляет кровью. Трясётся всем телом и кашляет снова. Пытается зажать рот руками, и кровь пачкает не только песок арены, но и его болезненно-белые руки.

Генма сидит совсем близко, с отстранённым интересом наблюдая за происходящим, и не делает ничего.

Никогда еще он не чувствовал себя настолько беспомощным.

Никогда еще он не был готов на всё – абсолютно всё- лишь бы прекратить происходящую агонию.

Насовсем. Прямо сейчас. Как угодно. Любыми средствами.

Отвезти на море и вылечить этого пугливого идиота, который, видите ли, боится.

Забрать эту чёртову агонию, раздирающую легкие, себе.

Оглушить ударом по голове – чтобы не кашлял так надрывно в уши.

Наконец, Генма медленным, заторможенным, как ото сна, движением протягивает руку, касается его плеча и успокаивающе сжимает.

- Потерпи немножко, я сейчас медиков приведу.

***

Изумо и Котетсу стоят, с затаённым интересом смотрят, как он кровью кашляет в ржавую раковину общих душевых. Заходится хрипом кашляет снова, уперевшись руками в стену, чтобы не слишком дрожать. Когда приступ кончается, он еще какое-то время стоит, боясь пошевелиться, а потом лихорадочно включает кран, пытаясь вымыть раковину и горло от этой проклятой болезни.

Так удивительно, неправдоподобно похожей на ту, что паразитом притаилась в чужих лёгких какую-то неделю назад.

Из-за шума воды он не слышит, как один из них подходит сзади, легко и сочувствующе касается сгорбленной спины. Произносит – медленно, осторожно, тщательно подбирая слова.

- Послушай, нам всем очень жаль, что так получилось с ни..ними со всеми. Но ты не виноват.

Они уже пытались объяснить ему, что раздирающая боль у него притаилась вовсе не в лёгких, что Генма отродясь ничем не болел, и сейчас не болеет. Это где-то в другом месте грызла боль: в сердце, совсем рядом с болящими лёгкими. В мозгах.

- Ты о чём? – Хрипло выдыхает Генма в ответ.

С его губ в раковину мелкими капельками падает кровь. И вода уносит её – вместе с хрипом и звуком чужих слов.

- Ну, сорвавшиеся экзамены, смерти эти в лесу, ученики, и, - Котетсу мнётся, убирает руку с его спины, - и вообще…

- Глупости какие, конечно я не виноват.

Они стоят еще какое-то время, неуютно переминаясь с ноги на ногу. Явно хотят сказать что-то еще, но не решаются и неслышно выходят из душевых.

Льётся вода из крана, брызгами кусая лицо.

Скрипят приоткрые, плохо смазанные дверцы кабинок.

Под его руками – многолетняя ржавчина.

Генма выдыхает, выключает кран, оборачивается и слабо обнадёживающе улыбается.

Хаятэ стоит, прислонившись к дальней стене. Из-за теней и плохого освещения почти неразличимый.

И извиняющасе виновато улыбается в ответ.

У него стала пропадать вечная обречённость из глаз, скрылась под цветом кожи сетка вен и мешки под глазами, ушла раздирающая горло агония. Он не болеет уже с неделю.

***

Генма идёт по тихой пустующей алее, запрыгивает на стоящие ровными рядами скамейки, проходит их и снова спрыгивает на землю, шурша гравием дорожек.

Алеющие клёны шумят над головой. Горчит серое, полное рваными облаками небо. Осень.

Генма разговаривает без умолку. Хаятэ спокойно идёт рядом, засунув руки в карманы, мягко печально улыбается. Молчит.

Он вообще постоянно молчит в последнее время. Зато не кашляет – вообще. И улыбается – отдалённо, пронзительно, извиняясь.

Генма чихает, пинает опавшие алые листья. Снова болтает без умолку, и тот улыбается, слушает, кивает. Другие не любили, когда он так подолгу с ним разговаривал. Замолкали и отводили глаза.

На одной из скамеек грузной фигурой сидит человек.

- Привет, Ибики! – Генма дружелюбно здоровается и садится рядом, он вообще всегда весел и дружелюбен, когда они вместе гуляли по этой алее, - Что делаешь тут?

- Тебя жду, - Отвечает тот, мигом сбивая всю неестественную весёлость, - Хотел сказать тебе кое-что.

- И что же? – Генма беспечно откидывается на спинку скамейки, закидывает руки за голову и смотрит в низкое небо.

Серо-стальное, с белёсыми прожилками облаков. Осень.

Ибики порывисто встаёт, скрывая неловкость, и бросает всего одну злую неуклюжую фразу, прежде чем уйти. Горькую, колючую, простую и понятную.

- Умер твой Хаятэ. Давно уже. Прекрати с ним разговаривать. Прекрати за него болеть. Тоже умрёшь.

Генма недоуменно переводит взгляд с серого неба на его удаляющуюся спину, а потом – на Хаятэ перед собой.

Тот неловко мнётся, виновато улыбается, только разводит руками.

Дескать – ну что уж тут поделаешь…

А Генма заходится его больным, раздирающим кашлем, согнувшись пополам на скамейке.

Алые клёны шумят над головой.

***

Море лежит перед ним. Он стоит по щиколотку в песке, закатав штаны до колен, и оно накатывает и отходит, обнимая замёрзшие ноги.

В море медленно умирает солнце, растянув кровавые лучики от него до самого горизонта.

Оно и правда красивое – очень. И солёное – он пробовал. И бесконечное – края не видно. И плещется: вперёд – назад…

На море все выздоравливают: климат такой.

Генма стоит по колено в этом вязком сытом море, смотрит на угасающее солнце.

Совсем как в книжках.

Волны: нахлынули и откатили.

Взгляд у него совершенно пустой.

Он знает, что незачем Орочимару было убивать Хаятэ, тот знал множество способов заставить забыть. Он знает, кто его убил.

Катаной. Насквозь. В грудь. Там, где лёгкие.

Что вечно болят и разрываются кашлем.

Чтоб не было больше этих его страданий, агоний и усталых черных лаз.

Волны: нахлынули и откатили.

Ногам холодно в морской воде. Уступней вместе с песком застывают скользкие водоросли и медузы.

Он всё-таки увидел море. Жаль, показать не успел.

Генма стоит по колено в воде.

Ему совсем не стыдно и не жалко – как всегда.

Теперь это в его лёгких клубком притаилась болезнь.

За его спиной надрывно и горько кашляет давно мёртвый Хаятэ.